Озеро Радости - Страница 80

Яся облегченно выдыхает и дожидается завершения нотации.

— Но самое главное! Мы не можем абсорбировать произведенный у вас забор. Вы ввели нас в заблуждение по противопоказаниям! Поэтому расчет с вами произведен не будет! Как это и написано на шестой странице нашей инструкции!

Девушка встает и, слегка пошатываясь, идет прочь из кабинета. Ей хочется потребовать залить ее беременную кровь обратно.

— Они-таки нашли у меня глисты, — сообщает она подруге, криво улыбаясь.

Та не вдается в расспросы.

Вечером они наедаются на Сашкин гонорар хрустящей кисло-сладкой свинины у китайцев.

* * *

Нелегалами, зажилив полтора евро, они прорываются в дворики Вильнюсского университета, где Янка имеет честь лицезреть те самые составные ренессансные дымоходы, о которых ей рассказывал большой любитель труб и поговорить. Саша тянет ее вверх по лестнице одного из корпусов, шепча по дороге:

— То, что ты сейчас увидишь, — квинтэссенция Литвы, ее метафизическое сердце. Для того чтобы понять эту страну, не нужно лазить на башню Гедимина или фотографироваться у святой Анны. Нужно прийти сюда и провести тут несколько часов.

Они оказываются в разрисованном кармином, кобальтом и ультрамарином зальчике, на стенах которого с языческим минимализмом выведена сотня подчеркнуто примитивных фигурок, совершающих действия странные и страшноватые. Обвязанный сеном конь волочет в железном шипастом ящике обнаженную; женщина страстно вжимается своим лоном в набухшее почками дерево, в ее руках — снятый башмак; нагая плещет молоком в мужчину, чье тело обвязано стеблями сухого тростника, и молоко застыло в вечном полете, в миллиметре от цели. Плодородие, семя, чернозем, звезды, яблоки, совокупление, страсть, страх, смерть, семья, луна, женственность, возбуждение — все это перемешано в такой горько-сладкий коктейль, что Янка одновременно чувствует прозрачную жуть и невесомое желание.

— Потрясающе, правда? — Саша разглядывала картинки, закусив губы, и оттого ее уста раскраснелись. — Весь этот tribal создал местный знахарь, которого зовут Пятрас Ряпшис. Чувак расписал университетские стены колдовскими ритуалами и крестьянской магией, замешанными на сперме, крови и молоке, — когда тут, как и везде, был самый махровый совок, с семьдесят шестого по восемьдесят пятый. В Минске в это время Кищенко на Ленинском проспекте свои панно с красноармейцами и советскими учеными создавал. Тоже красиво, но, согласись, есть отличие.

Янка смотрит на картинку с застывшей в полете лентой молока и поглаживает живот.

* * *

Пол будет виден на пятнадцатой неделе. Для этого понадобится УЗИ (23 евро). Янка мечтает о мальчике.

* * *

Она вновь хочет написать sms, но все попытки сформулировать последние новости выглядят либо упреком, либо попыткой обратить на себя внимание, либо втягиванием в обязательства. Янке противно и первое, и второе, и третье.

* * *

Любой город — это в первую очередь люди, которые тебе его показывают. Янка увидела Москву глазами Рустема, Аслана и Вички Есючени. Поэтому она складывалась из кафе, клубов, шопингов. По Вильнюсу ее водит безбашенная белорусскоязычная феминистка с выбеленными волосами, дырой в кошельке и еще большей — в голове, поэтому город слагается из находящихся на перманентной реконструкции палаццо магнатов; выставочных холлов, в которых отличить выблеванное современным художником и представленное им в качестве реди-мейда сложно; арт-хэппенингов, трогающих куда меньше, чем сценки, увиденные на улице; баров, наиболее изящные из которых стилизованы под Гавану и в них не подают пиво.

Яся с Сашей посещают кинопоказы, с тапером и без, под открытым небом и в интерьерах. Яся поражается стилистическому совершенству, с которым составлена Конституция Ужуписа. Каждый имеет право быть счастливым. Каждый имеет право быть несчастным. Каждый имеет право любить и опекать кошку. Каждый имеет право молчать. Каждый.

* * *

Подруги стоят у подножия храма, который выглядит вполне обычно снаружи, но через пять минут заставит Янку выдохнуть из-за двух тысяч выполненных из пены капуччино скульптур, расположенных в трех скромных по размерам нефах.

— Видишь на фасаде надпись? Regina pacis funda nos in pace? Ее прямое значение: «Царица мира, укрепи нас в мире».

Яся слушает Сашу и думает о том, что иногда воспоминания определенного рода вызывают не только незнакомки в белых платьях из воздушного шелка с рукавами буф, но и просто интонации, которыми люди тебе рассказывают об истории или архитектуре.

— Так вот, деньги на этот костел дал белорусский гетман по фамилии Пац, — чешет как по писаному Саша. — Поэтому тут тройная игра слов: «Царица мира, храни нас с Пацем». И «Царица Пацев, храни нас в мире». Не хило нигга по себе зарядил, правда? Соответственно, Царица мира недолго томила с обраточкой. Когда Пац отдуплился и был похоронен на входе в заведение своего имени, по плите с именем шарахнула молния. Чтобы и Перуна не забывали, и Царицу в респекте держали. Видишь трещину? Вот это — за «Regina pacis». А что она ему на тонком уровне сделала — одному Пацу известно.

* * *

— Ты веришь в нее? — спрашивает Янка, наблюдая за тем, как Саша забивает в стеклянный мундштук обычной пипетки ярко-зеленую измельченную смесь шишек и листьев марихуаны. Бесполезная для Сашиных целей резинка с пипетки снята и валяется на столе.

— В кого? — Блонди тщательно трамбует вещество в трубочке, стараясь, чтобы мимо не просыпалось ни крошки.

— В Царицу Неба и Земли. В Агну.