Озеро Радости - Страница 57

Мужчина складывает в автомобиль последнюю порцию пакетов и, уже запрыгивая за руль, вдруг застывает, глядя на Ясю. Яся тотчас же отворачивается от чудака и вонзает взгляд обратно в карту. Внимательно рассматривая ее, она слышит приближение шагов. Каблуки у мужчины кованные. Они цокают, как копыта Люцифера.

— Mon amie, это карта, а не GPS! Установить соединение со спутниками не получится, даже если ждать два часа! — Бодро говорит слегка грассирующий голос прямо над ухом. — Судя по твоему наряду, ты слишком буквально поняла высказывание Ницше о женском умении наряжаться. О том, что оно выдает инстинктивную привязанность ко вторым ролям. Планируешь захватить мир, не снимая кед? Даже зимой? Тогда тебе нужен водитель! Давай я тебя подвезу!

Яся смотрит на незнакомца. Глаза у него веселые и, как ей кажется, добрые. Ничего люциферского во внешности нет. Лицо — соль с перцем. Кровь с молоком имеет свойство к сорока превращаться в соль с перцем.

— Хорошо, — говорит она, складывая карту. И повторяет, менее уверенно, увидев его улыбку, в которой мелькнули-таки чертики: — Хорошо.

После этого девушка садится в машину и ее собеседник сначала рвет с места (на его лице — мальчишеское удовольствие от эффектного старта) и только потом спрашивает:

— Куда тебе, ma cherie?

Яся не знает, куда ей. Москва — не Вилейка, поспать на вокзале не получится. От путешествовавших автостопом однокурсников она слышала что-то про сон на лестницах в питерских парадных, но московские подъезды все закрыты на кодовые замки. Ее собеседник интерпретирует задержку в ответе с пугающей проницательностью:

— Первый день в Москве? Ночевка обломалась? Планы захвата мира провалены?

Яся набирает в грудь воздуха и снова задерживается с ответом. Непонятно, насколько глубоко стоит посвящать собеседника в провал планов по захвату мира. Стоит ли начать с исполнительного листа или, напротив, ничего о нем не рассказывать? И эту задержку он понимает верно:

— Все ясно. Москва бьет с носка. Я устрою тебе ночлег и, если захочешь, работу.

Он улыбается, но не той улыбкой, которая могла бы насторожить после такой фразы.

— Вы священник? — интересуется девушка.

Незнакомец весело смеется.

— Нет, я икона!

— Икона? — недоумевает Яся. — Иконы все в церкви. К ним бабушки ходят яйца освящать.

— Это раньше так было! — собеседник поднимает указательный палец, не отрывая ладонь от руля. — Теперь иконы все на подиуме. А бог, как сказал тот же Ницше — это некое предположение.

— Так вы модель? — понимает вдруг Яся причудливость его наряда и манеры общения.

— Нет, я не модель. Я — тот, кто их делает. Я — модельер, ma petite fille.

— И вы выхлопочете мне должность на обложке в журнале «Cosmopolitan»? — хмыкает Яся. — Но для этого мне нужно будет с вами переспать, да? Прямо сейчас? В машине?

Модельер хмурится. Когда он весел, он похож на Джорджа Клуни. Когда серьезен — на Джонни Деппа.

— Сплошные штампы, — вздыхает он. — А переспав с тобой, я должен расплакаться тебе в еще не успевшее остыть от страсти бедро и признаться, что я — гомосексуалист. Других ведь нет в fashion-индустрии. Хорошее шрамирование.

— Что? — переспрашивает Яся.

— Я про птиц на левом запястье. Дополняют образ.

— А, — произносит девушка и прячет ладонь в карман.

Мужчина достает телефон, набирает номер и прижимает трубку к уху плечом, не прекращая совершать сложные манипуляции рулем. Яся думает, что люди делятся на два типа: тех, кто, осуществляя подобное, замедляется, и тех, кто, разговаривая по телефону, вжимает педаль газа сильней. Возможно, так по-разному они реагируют на страх и опасность. Этот водитель — из вторых.

— Зовут тебя как? — успевает он спросить, пока в трубке идут гудки.

— Яся.

— Ага. А меня Рустем. Будем знакомы! Алё! Аслан? Асланчик? Привет, брат! — оживляется Рустем. — Ты в клубе сейчас? Слушай, тут девушке одной хорошей помочь с работой нужно. Возьмешь ее к себе в шоубиз? Ее Яся зовут. Ярослава в смысле. Красивое русское имя. И поселить ее тоже надо. Причем срочно, уже сегодня. Какая собой? — Водитель отрывается от дороги и оглядывает Ясю с ног до головы. — Да хорошая. У тебя таких нет. Симпатичная. — Его взгляд останавливается на спрятавшейся в карман ладошке. — И неиспорченная! Да! — Он посмеивается. — Ну понял! Сейчас будем!

Рустем убирает телефон, и автомобиль едет спокойней. Приборная панель подсвечивает лицо модельера рубиновым. Пожалуй, в салоне можно было бы проявлять пленку. Из динамиков доносится вполне-таки люциферское пение Ника Кейва. Ясю впервые в жизни назвали симпатичной. Возможно, дело в том, что Рустем не разглядел ее коротких ножек, а нос картошкой не выглядит катастрофой в рубиновом полумраке.

Яся вглядывается в огни города. Ей кажется, что даже фонари тут горят отчаянней, чем в Минске. В полную силу. Так, как будто это их последний шанс. Прогорев не так, сэкономив силы или обленившись, они будут отправлены домой — туда, откуда пришли в этот большой и жестокий город. И больше шанса осветить Москву им не представится.

— Клуб, куда мы едем, расположен не в центре. Не на Арбате. Но и не в Бирюлево, конечно. Его клиентура — олдовый мидл. На старте место называлось «Грозный» и было посвящено — не пугайся, не столице Чечни, а русскому самодержцу. Человеку, из-за которого у нас вместо Возрождения случились Средние века. Есть мнение, что Грозного сильно недооценивают. Ведь как раз Грозный и был прадедом Сталина. В хорошем, конечно, смысле этого слова — я в ином о политике не высказываюсь. Плюс Средневековье. Оно после того, как все в гаджеты переселились, вошло в тренд. Я не про нравы, я про образование. Все снова «думают, что…» и «верят, что…», никто ничего не знает. Ну и в «Грозном» все было такое… Ну, немножко перверсивное… Но по-хорошему. С камнем, но без решеток. Ну а что, Москва не перверсивная? Но потом клуб пришлось форматнуть. Написала какая-то сволочь, не разобравшись, что это — «этническое место», и весь олдовый мидл за три вечера выдуло — кому хочется в чеченском клубе мелькать? Тем более управляющего Аслан зовут. Ну вот, тогда клуб карамелизировали — новое название, новая легенда, русская классика, я форму для официантов рисовал.